Последний свидетель
«Я один из деревни остался, а так всё одна молодёжь»… Павлу Петровичу Нечаеву, обозерскому долгожителю, труженику тыла, уроженцу деревни Малые Озерки, – 92 года.
Старейший житель Малых Озерков выглядит на удивление молодо. Жизнелюбивый и весёлый человек, он к тому же интересный рассказчик и обладатель замечательной памяти, благодаря которой мы совершаем необычное путешествие в прошлое родных для него деревень Малые Озерки и Щукозерье, посёлка Обозерский, да и всей нашей страны, частью которой были и остаются эти населённые пункты.
«А знаешь, на каких тракторах мне довелось работать в 1940-ые? Ой-ёй-ёй, какие это были трактора! На дровах! Мне, пацану, одному такую машину было не завести – заводили вдвоём, ломиком!» – ну где ещё сегодня такое услышишь?..
Рассказывает Павел Петрович о детстве и юности, и понимаешь, как быстро изменилось время. Какие-то десятилетия – а уже в прошлом остались конные молотилки, трактора на дровах, полуторки и много ещё чего. А Павел Петрович всё это видел, на старой довоенной технике работал. Всю жизнь имел дело с машинами и механизмами, будучи шофёром, а более четверти века отдал армии. Но начинался его трудовой путь с работы в колхозе в годы Великой Отечественной войны.
Нам, конечно, очень повезло познакомиться с Павлом Нечаевым и услышать его рассказ о жизни. Тем более что он, пожалуй, последний свидетель довоенной истории соседних с Обозерской деревень, видевший то, о чём сегодня уже никто не расскажет. Особую ценность представляют его воспоминания об Ильинском храме в Малых Озерках и ныне утраченной Владимирской церкви в Щукозерье. С них-то мы и начнём наше путешествие в прошлое.
Малая родина
– Родился я в деревне Малые Озерки, а в соседних Больших Озерках (Щукозерье) часто бывал. Пол-Щукозерья были нашей роднёй, поэтому мы всё время ходили туда в гости. На машинах тогда не ездили, ходили пешком за 20 километров.
Хотя ещё до войны здесь существовал автогужтрест: из села Чекуева в Обозерскую ходил гужевой транспорт, машины-полуторки и ЗИС-5 («трёхтонки») – возили продукты. А где-то рядом с Чекуевым находилась Караминская база, где разгружали пароходы. Полуторки по Чекуевскому тракту ездили до Финской войны (1939–1940), когда же эта война началась, дорогу всю разбили, перегоняя технику через Обозерскую. Перед Отечественной войной технику гнали обратно и тракт запустили окончательно, так что машины потом уже не ходили, ездили всё на лошадях. Гаражи автогужтреста находились в том районе, где сейчас стоит новая церковь в Обозерской (Прим. автора: храм в честь Тихвинской иконы Богородицы).
Я был крещён в Малых Озерках в Ильинской церкви. Это было в раннем детстве. Мама рассказывала, что крестили нас вместе с девочкой Валентиной Удаловой, с которой мы родились в один день и час в обозерской больнице в 1927 году.
Когда я заходил в Ильинский храм ребёнком постарше, видел, что там было красиво и в стороны отходили какие-то комнатки, которых сейчас уже нет (Прим. автора: вероятно, это были пономарня и диа́конник).
В 1930-е годы у нас в деревне ещё жил священник, его небольшой домик стоял на берегу реки. Я тогда был маленьким, в школу не ходил. Забыл, как его и звали, и у старосты не спросил в своё время, а сейчас уже никого не осталось, кто мог бы напомнить. Что с ним дальше стало, не представляю. Но священник точно был.
Ильинскую церковь помню ещё с куполом и припоминаю, как купол спиливали пилами, верёвками мужики что-то привязывали… Может, лет семь мне было. Потом уж рассказывали, что тех, кто спиливал, ещё до войны ни одного не стало. Но мой отец не пошёл, он в этом деле не участвовал.
Когда церковь отдали под клуб и избу-читальню, в деревне поселился мужчина-избач, старичок, не обозерский, видать, присланный откуда-то. Потом клуб ликвидировали, а в здании церкви хранили колхозное зерно.
Я ещё помню, как перед Финской войной в Малые Озерки приезжали американцы. На кладбище у Ильинского храма они раскапывали могилы своих солдат, убитых в годы интервенции, и извлекали останки бойцов. Ведь на угоре, где Ильинская церковь стоит, на 20 метров вокруг всё было кладбище, где были похоронены в том числе американцы и англичане. Так вот, они приезжали и увозили останки своих солдат на родину… В Щукозерье тоже около церкви было кладбище.
Деревня Щукозерье раньше была красивая. Старинная церковь, большая, с высоким крыльцом, стояла на самом видном месте, на берегу Поповского озера (Прим. автора: храм в честь Владимирской иконы Богородицы). В храме был сделан радиоузел. Когда я заходил, видел, что направо от входа сидел радист, был ещё второй радист, они сменяли друг друга на дежурстве… В 70-е годы, по разговорам, эту церковь сожгли рыбаки. Если бы сейчас её реставрировать, цены бы ей не было! Фундамент у храма был основательный: старики раньше хорошо строили.
С этими местами ещё связана легенда о Кальозере в 8 км от Щукозерья. Говорили, что оно лечебное, и раньше столько народу туда ездило лечиться! Даже из Ленинграда и отовсюду. Я, правда, ни разу там не был, но однажды на Иванов день отвозил туда ходоков. Это было в начале 1950-х, когда я после армии работал водителем бензовоза. В машине заранее всё протёр, поручни вычистил, чтоб народ не замарался… В две машины людей битком набилось! Я к себе в кабину четырёх старух посадил, а сам еду: одна нога – на акселераторе, другая – на подножке!.. Так и доехали по колее, хорошо, дорога была сухая. Слыхал, что там часовенка была, родник. Говорили, что у озера – золотое дно, потому что денег туда бросали немало. А я столько прожил – и там не бывал, на Кальозере…
Детство довоенное, деревенское
– Детство у нас было вольготным. Во всякие игры играли: в «деньги» играли – это когда копейки о стенку бросаешь и меряешь пядью, кто дальше бросил. В «десять палочек» играли, в городки, в лапту… Всё лето на улице бегали. Ну а зимой на лыжах с гор катались, лыжи любили.
Пацанами всё рыбалкой занимались. Раньше знаешь как рыба клевала? С плота прямо в деревне около бани рыбачили! Улов был хороший, и на лодке далёко плыть не надо. Неподалёку было три плотины. Когда одну перекрывали, река Ваймуга сухой делалась, и мы столько рыбы под брёвнами находили! Вроде как, и не скучали!
До войны к нам в Малые Озерки гидросамолёты прилетали. Для нас это было событие! Каждую весну ждали их прилёта. Лет пять подряд, если не больше, в мае появлялись четыре небольших гидросамолёта, красивые, с будками… Лётчики снимали местность, чтобы нанести объекты на карты. Аэродром был за заливом.
С ребятами лётчики дружили: самых смелых на самолётах по воде катали, а посреди деревни соорудили карусель – на верёвках раскачиваться, «Гигант» называлась. Жили пилоты в деревне по квартирам, у нас один лётчик жил. В 1941 году они тоже появились, но, как война началась, – улетели и больше не возвращались.
Ещё хорошо помню, что на большом поле в Обозерской до войны был устроен учебный аэродром (недалеко от нынешнего посёлка им. Полбина). Бетонных плит раньше не было – аэродром сделали деревянным. Здесь обучали молодых лётчиков на небольших учебных самолетах, даже в Обозеро на учениях спускались. А там, где сейчас церковь стоит, рядом со старой аптекой был дом – в нём располагалась лётная столовая. Лётчиков было много, да и самолётов порядочно. Жили они в построенных казармах. Долго, до конца войны, наверное, аэродром действовал.
Война началась
– О начале Великой Отечественной войны передали не ровно в 4 утра, а позже. В деревне пахота, посевная заканчивались… Два дня – и всем мужикам в Малых Озерках пришли повестки. Отправили их на Карельский фронт, где в то время строили дорогу на Мурманск, все они там и погибли. Только четыре человека вернулось с войны в нашу деревню. А дорогу Обозерская-Мурманск всё же открыли в 1941-ом…
Из Щукозерья на фронт много мужчин ушло (Прим. автора: 80 человек). Восемь моих двоюродных братьев ушли на войну, но только один вернулся живым – Константин Иванович Нечаев, остальные семеро погибли. В семье моей тёти Анастасии Павловны Мурашевой (в девичестве Нечаевой) из Щукозерья было пятеро сыновей – и все пятеро погибли на войне, ни один не вернулся.
Отца моего, Петра Павловича Нечаева, наверно, по годам не призвали на фронт: он родился в 1885 году. Видно, считался уже пожилым. Жил в Малых Озерках, работал лесником в Обозерском лесничестве под началом известного лесовода Сергея Венедиктовича Алексеева, доктора сельскохозяйственных наук. Отец умер в 1947 году, когда я служил в армии.
Мама, Ульяна Гавриловна Попова, родилась в 1893 году в Щукозерье. Переехав в Малые Озерки, она работала в колхозе. В семье было четверо детей. Я родился 18 августа 1927 года. Старше меня была сестра Шура, Александра Петровна, 1920 г.р., помладше были брат Юрий Петрович, 1930 г.р., и сестра Валя, 1935 г.р., но она маленькой умерла.
Учились мы в обозерской школе. На уроки ходили из деревни в посёлок около трёх километров. Школа тогда располагалась на месте нынешней больницы. Из десяти классов я отучился только семь и в 1942 году пошёл работать в колхоз имени Левачёва в Малых Озерках.
Колхозная закалка
– Мне было 15, но на всех сельскохозяйственных работах мы старались заменять мужчин, ушедших на фронт. Весной боронили на лошадях, летом помогали на сенокосе и в жатве. На колхозных полях выращивали рожь, ячмень, пшеницу, овёс. С августа до поздней осени продолжалась уборка хлеба – процесс этот был не только долгий, но и трудоёмкий.
Сначала колосья вручную жали серпами, вязали в снопы и ставили вкруговую в высокие сусло́ны (шалашики) для просушки на поле, закрыв, чтоб не попадала вода. Они красиво так стояли на полях… А осенью на лошадях мы свозили их в гу́мна – большие сараи для сжатого хлеба. Дальше начиналась молотьба на конной молотилке.
Конная молотилка – это четыре лошади ходят вкруговую и обмолачивают снопы. За сентябрь-октябрь надо было всё смолотить. Вот мы и возили возы со снопами, трудодни зарабатывали. Считай, больше года, до сентября 1943.
Ещё зимой мы с пожилыми женщинами на лошадях возили сено скоту. Нагрузят сено на дровни, и я управляю лошадью. Километров за десять, наверно, ездили – сенокосы были далеко. А вот пашня находилась рядом, сразу в деревне. Пахали плугом на лошадях всё больше женщины, а боронили уже подростки. Тогда и стар и мал во всём помогали колхозу – работы там было полно!
Трактора на дровах
В октябре 1943-го меня взяли в пермиловскую школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) учиться на тракториста. Уже через полгода, в 16 лет, я получил права тракториста газогенераторных («дровяных») тракторов – были такие во время войны.
Пятерых из нас (трёх девчонок и двух парней) направили в Емцовский лесопункт вывозить тракторами из леса деловую древесину. Нет, девочки трактора не водили, они были помощницами и сцепщицами. Я работал в паре с Нюсей Тамбовцевой, а товарищ мой, Виктор Кучумов, – с Урсулой Эпп.
Первый трактор, на котором довелось работать, был ой-ёй-ёй каким! СГ-60 – «Сталинец», газогенераторный, мощностью 60 лошадиных сил, со скоростью движения 7 км в час. Заводился ломиком, одному не завести! Следующее поколение этих тракторов – СГ-65 – было посильнее, заводились они уже не ломиком, а пускачом (пусковым двигателем).
Трактора эти работали на газе, который выделяется при сгорании дров. В годы войны они помогли сэкономить немало дефицитного горючего: бензина и дизельного топлива. Трактора оснащались газогенераторами и системой очистителей и фильтров, чтобы поступающий в цилиндры газ был чистым, без примесей.
Но дрова горят быстро, «заправляться» нам приходилось по нескольку раз за дорогу. На один рейс уходило, наверно, корзин десять чурок, в каждой – по 5–6 «колобов». Несмотря на войну, топливо готовили тщательно. Пилили маленькие берёзовые чурочки, очищали от берёсты, просушивали в сушильных камерах и укладывали в крытые будки – они стояли в нескольких местах по маршруту.
Вот едем с Нюсей Тамбовцевой из Емцы, в Войборах стоит крытая будка. Помощница набирает чурки в большую двуручную корзину и подаёт, а я поднимаюсь по лесенке и засыпаю их в бункер. Одну корзину берём с собой. Нюся ездила на тракторе, сидя на лесенке у бункера, там было сделано удобное сидение, чтоб спину греть, ведь ехать-то приходилось на открытом воздухе. Вот, считай, два года мы с ней работали…
Ледянка и узкоколейка
Зимой лес вывозили по ледянке. Ледовую дорогу устраивали основательно, чтобы она служила как можно дольше. Осенью перед заморозками проходил трактор-колеерез и, как плугом, нарезал в земле колею. Как подморозит, шла цистерна с водой и заливала эту колею. Лес вручную грузили на однополозные сани. Широкий центральный полоз саней шёл по ледянке, как по стеклу, а по бокам были два поддерживающих полоза, чтоб сани держали уровень. Ледянкой пользовались всю зиму: декабрь, январь, февраль, март – сколько погода позволяла, как держался лёд.
В лес приедешь – пустые сани оставишь под погрузку и начинаешь формировать состав на ледянку. Это дело не быстрое. Сцепы, гружённые лесом, крепились к трактору, собирался санный поезд. Вывозили обычно по четыре комплекта (комплекты были по 25 кубов), иногда больше, как загрузят. Работали как взрослые мужчины, а было нам по 16–17 лет, уже не подростки, но… привыкшие к работе ребята.
Летом лес возили по узкоколейке к эстакаде в Емцу. Трелевали в лесу на лошадях: трелёвочной техники не было, одни лошади. И мотовозов не было, гружённые лесом вагонетки цеплялись к трактору. Это уже после войны стали появляться мотовозы. И трактор С-65 в 1946 году пришёл уже на дизельном топливе… чурку отменили.
Работали с 7 утра до 7 вечера. Приедешь со смены, бывало, таким грязным, что только одни зубы да глаза белеют, насилу отмоешься – хорошо, мыла вдоволь давали. Хоть и шла война, но снабжали лесопункт неплохо: фуфайки, рукавицы, валенки нам давали. Свет у тракторов был и спереди, и сзади – зимой-то дни короткие, свет был нужен.
А чем лес пилили в 30–40-е?.. Бензопил не было, из инструментов – только «поперечка» и «лучок» (поперечная и лучковая пилы). Но, несмотря на ручной труд, лесу заготовляли и вывозили очень много. У нас в общежитии даже плакат висел «Всё для фронта! Всё для Победы!», и вот мы, пацаны, старались, выполняли взрослую норму, трудились на благо Родины.
Много лет спустя приехал я за документами в Емцу, в лесопункт, и у женщины, которая там ещё с 1915 года работала, поинтересовался, как сложилась судьба девочек, с которыми мы водили трактора. Она сказала, что обо всех не знает, но Нюся Тамбовцева уехала в Шалакушу, видать, замуж вышла.
Служба с фронтовиками
– 13 апреля 1946 года, в 18 лет, меня призвали в ряды Советской Армии. Помню, на призыв в Пермилово шёл пешком 30 км. Прослужил я срочной службы 5 лет и две недели, в апреле 1951-го демобилизовался. Вот такая была «срочная» в те годы.
Началась она с «учебки» в Вологде – девять месяцев учился на шофёра. В марте 1947-го получил права и звание младшего сержанта. Отправили нас обратно в часть, а там – одни фронтовики! Они прибыли ещё до меня в феврале 1946-го из Германии, считай, до самого Берлина дошли, Польшу прошли; большинство из них были украинцами.
Приехали все награждённые, в медалях, в орденах, а я что – салага… Но, пока вместе служили, я всё с ними разговаривал. Мне чего-то понравились они… Они были связистами, рассказывали, как в засады попадали, друзей теряли, как ходили в разведку, прокладывали полевые линии связи. Вот, говорят, по пять длинных шестов берут вдвоём и бегут вперёд, за ними ещё двое несут бухту медного провода. Провод на шесты наматывают на земле (по шесту же не полезешь), выставляют шесты уже с проводом (на них наконечники, чтоб быстро воткнуть в землю) и дальше бегут. А рядом война. Было, убивали, но мы, один говорил, «исцелели», вернулись живыми-здоровыми.
Молодых солдат, призванных служить в годы войны, не сразу по окончании войны демобилизовывали. Они продолжали служить и после мая 1945 года. Ранние призывы демобилизовали раньше, а поздние призывы держали долго. 1921 год рождения демобилизовался весной 1946 года (меня только призвали), 1922-й год – осенью 1946 года. Потом отпустили 1923 и 1924 годы, а 1925 год демобилизовался только в 1948 году, этим ребятам было уже по 23 года. Может, народу не было, призывать было некого, поэтому они столько служили после войны, не знаю… Мне и самому пришлось пять лет отслужить…
Я нёс службу в Архангельском военном округе, в окружном отдельном батальоне связи, в радиороте. Служил в самом Архангельске водителем – после учёбы мне дали полуторку ГАЗ-АА продукты возить. А потом перевели на легковую машину и возил я уже командира, был такой полковник Пономаренко, меня называл «сынок». Заканчивал службу я на Бакарице на спецмашине, демобилизовался в Обозерской.
Женитьба
– В начале 1950-х в селе Чекуеве организовалась Онежская машинно-животноводческая станция, куда прибывала новая сельскохозяйственная техника, чтобы от конной тяги отказаться и механизировать труд в колхозах. По железной дороге машины и трактора доставлялись в Обозерскую, а затем своим ходом шли в Чекуево. Тогда появились сельскохозяйственные дизельные трактора ДТ-54 Харьковского тракторного завода, а в Вельске специально учили на трактористов. Вот на эту станцию я и устроился шофёром после армии. Поработал там недолго, но зато встретил свою судьбу.
26 сентября 1951 года в Чекуеве я женился на медсестре из Вельского района Алевтине Ильиничне Некрасовой. Ей нужно было после училища отработать три года, и переехали мы с ней в Няндому. Устроились: она в железнодорожную больницу, а я – водителем на железную дорогу. Прожили мы там до 1955 года, двое детей у нас в Няндоме родилось: дочь Галина и сын Александр. Потом несколько лет жили в Ровдино, там у нас родился ещё один сын Анатолий, а в 1960-ом переехали в Обозерскую.
Известковый завод
– В 1960 году в Обозерском уже работал известковый завод, и я устроился туда водителем самосвала. Жил в деревне, в Малых Озерках, а на работу ходил на завод каждый день около 5 км. Завод работал в три смены, ходить приходилось и днём, и ночью. В деревне жил мой друг, который тоже трудился на заводе трактористом на бульдозере, вот мы с ним и ходили в одну смену два года. Вдвоем-то веселее!
В то время на заводе работало пять печей обжига извести. Ох, тяжёлая там у мужиков была работа! Из карьера мы возили машинами горную массу в дробильно-сортировочный цех, где крупный камень дробился на мелкий, а после шёл «на грохота́». Это такие решётки, где камень просеивался до определенной фракции (шум там стоял сильный). Мелкий камень поступал в мукомольный цех, а крупный – в цех обжига. Калёный камень мужики вытаскивали вручную на двуручных носилках, тачек не было. А жар там знаешь какой! Они все в поту, бедные. Тяжёлая была работа у тех, кто на печах… Мы-то ещё ничего так.
Звание – за смекалку!
– На несколько лет после завода меня «переманили» в воинскую часть шофёром, дали квартиру. Но когда там шоферов сократили, пришлось перейти в КЭЧ – квартирно-эксплуатационную часть – сначала машинистом, а потом мастером дизельной электростанции. С этой работой у меня связан такой случай.
Однажды к нам прибыл новый большущий дизель для электростанции – свет давать посёлку. Весом 30 тонн, метра три в высоту, один маховик – 3,5 тонны! Загадкой было, как его разгрузить. До меня такие приходили, но как их выгружали – никто не знал. Приехал начальник по безопасности, подполковник, спрашивает: «Павел Петрович, что будем делать?» – «Пока не знаю», – говорю. Сам думаю, если вызывать большой железнодорожный кран из Исакогорки, – дорого обойдётся, дизель столько не стоит…
А тут как раз рядом стояли 16-тонный строительный кран и танк из воинской части… И у меня было человек восемь слесарей. «Сейчас, – говорю, – попробуем». Дал задание ребятам съездить на пилораму – привезти четыре доски «пятидесятки». А дизель стоял на окованных санях с полозьями. И вот кран один бок груза приподнимает – мы доску на платформу подсовываем. И так все четыре доски подсунули. Укрепили платформу, чтоб её не подняло. Купили трос, сцепили сани с танком. Ну а танк есть танк, сила такая! Он легонько по доскам дизель и вытащил. Подполковник меня чуть не целовать – так обрадовался!
Потом, правда, новые вопросы возникли: как этот дизель на нужное место доставить, установить, старый списанный дизель вытащить… Но, ничего, всё сделали, как требовалось. И тут на меня приказ пришёл: «Присвоить звание старшего инженера»! А у меня всё образование – это 7 классов школы!.. Ну что ж, четыре года состоял в должности старшего инженера дизельной электростанции. Вот как бывает в жизни!
Отец и командир
– Больше двадцати лет моей жизни посвящены армии. Самой продолжительной была работа в Летнеозерской воинской части на окружном складе ГСМ (горюче-смазочных материалов) помощником командира по материально-техническому обеспечению. Должность была гражданской (это как в армии зампотылу). Столько всего приходилось делать, думать, 8 лет работал – и всё надо было думать.
На мне было всё обеспечение солдат, занимавшихся отгрузкой ГСМ на Крайний Север. Военнослужащих требовалось одеть, обуть, накормить. Сначала солдат было всего восемь, а потом стало сорок пять. Срочно решали вопрос с их размещением. В итоге построили кирпичную казарму на 45 человек. Пришлось поездить по области, доставая строительные материалы и всё, что нужно, для казармы!
Работа мне нравилась, и солдаты меня любили, «отцом и командиром» звали. Ну и я к ним – со всем вниманием: утром на работу приеду, зайду: «Ребята, как дела?», днём проведаю, вечером. Старался для них, потому и говорили: «Ты у нас отец и командир». Сам командир части, когда вышел на пенсию, говорил: «Такого командира, как Павел Петрович, не найти»!
Отработал я там восемь лет и в возрасте шестидесяти вышел на пенсию. После этого поработал ещё десять лет на разных работах в посёлке Обозерском – и тумбочки ремонтировал, и истопником был, и в домоуправлении сантехником трудился. В 1997 году, в семьдесят лет, ушёл на пенсию полностью.
К этому времени у нас с женой уже были внуки, стали появляться правнуки. Сегодня в нашей большой семье 7 внуков и 7 правнуков. С супругой мы дружно прожили 52 с половиной года, сейчас Алевтины Ильиничны уже нет в живых.
Секрет отличной памяти
– Всю жизнь я учился чему-то новому, старался во всём разобраться. Считаю, что очень повезло попасть в хорошую часть и служить с фронтовиками. В армии довелось познакомиться и с лучшими машинами того времени. В 1944 году открылся второй фронт, и в нашу часть стали поступать новые автомобили, в основном, немецкие: Opel Kadett, Opel Olympia, Opel Kapitan, Mercedes-Benz, американские Willys – я со временем их все изучил. Хорошие, красивые машины, я два года работал – любовался.
С дизелями пришлось поразбираться – с ними тоже надо уметь. Бывало, форсунка такая стоит в дизеле, что так просто не вытащишь, краном надо вытаскивать. И вот по приборам надо всё отрегулировать. Если неправильно сделаешь – разобьёт, а это 600 «лошадей»!
Бывало, книжку почитаешь – сразу запомнишь. У меня ещё с тех времён книжка о дизелях на память осталась.
Работа в жизни много времени занимала, а из увлечений была рыбалка. Без рыбы не жил. На рыбалку ездил до 86 лет. В Обозерскую приехал – лодки не было. Посмотрел, как делают, и сам себе лодку за три дня сделал, чтоб ни у кого не просить. Лет десять она мне служила. Потом вторую сделал, побольше. Охоту не любил, хотя ружье было. А вот рыбалка, грибы-ягоды… – все места в округе знал.
На здоровье Павел Нечаев особо не жалуется: да, колени побаливают, давление иногда беспокоит, сахарный диабет, но в целом здоровье нормальное, сил ещё много.
Есть, правда, одно сожаление, о котором Павел Петрович упомянул вначале: столько лет прожил, а на Кальозере в Щукозерье не был. Пожелаем нашему дорогому долгожителю однажды побывать там, ведь озеро это не только лечебное, но и святое. На берегу его некогда стояла часовня с чудотворной иконой Богородицы «Всех скорбящих Радость». К ней-то и совершался ежегодный крестный ход в Иванов день. В старых книгах сказано, что перед иконой служился молебен с водосвятием, а потом богомольцы купались в озере и «весьма часто получали исцеления». Может, потому и пошла слава о Кальозере как о лечебном?.. Сейчас ни иконы, ни часовни на берегу нет (есть лишь поклонный крест в память об утраченных святынях), но само озеро с незамерзающими родниками всё там же и настолько красивое, что называют его «северным Байкалом». Здесь-то мы и пожелаем Павлу Петровичу Нечаеву побывать (поездки от храма время от времени организуются), чтобы наш последний свидетель довоенной истории Малых Озерков своими глазами увидел заповедное озеро в его родных щукозерских местах, и об этом несделанном деле больше не было сожалений.
Беседовала Ольга Попова
Фото из интернета.
